Название: Нельзя запретить любить.
Автор: squirrel1289
Тип: яой
Рейтинг: Нц (Я ниже уже не пишу)
Саммари: просто история любви учителя и ученика.
Предупреждение: один из героев еще не совсем совершеннолетний. ервая попытка написать оридж самостоятельно.
Часть 1Валера
- Выглядишь паршиво, Трофимов, - я скосил недовольный взгляд на свою соседку по парте: мелированная косоглазая дура, по каким-то причинам возомнившая себя женщиной вамп. На самом же деле она склочная тварь и идиотка стоеросовая. В прочем у нас в классе все девки такие… Как на подбор. Все под друг друга равняются и потом парней друг у друга отбирают. Может только Танька Серова более или менее нормальная, но у нее в башке одни формулы и цифры, короче ходячий калькулятор.
- Чего молчишь?
- Нет желания с тобой разговаривать, Кукушкина, - фыркнул я и снова уткнулся в книгу. Исторички до сих пор не было, что было само по себе странно, учитывая, что она никогда не опаздывала и даже не болела.
- Зазнался что ли? – Я недоуменно снова посмотрел на Кукушкину, - Ни с кем не общаешься, смотришь на всех волком.
- С тобой что ли мне разговаривать? А не слишком ли большая честь?
Честно, я ненавижу все это: этот класс, эту школу, всех своих одноклассников. Это как чертов неправильный мир, в котором лишь ты один ощущаешь себя лишним, но даже к этому, наверное, можно привыкнуть.
Дверь в кабинет резко распахнулась в класс воздушным шариком ворвался наш директор, маленький и круглый, похожий на мяч. С лысой головой и вечно красным лицом.
Личность так себе: для директора слишком мягкий, а для человека слишком странный, но с ним существовать можно: проблем не создает, конфликты разрешает со свойственной только ему в этой школе добротой, короче сидят у него на шее все кому не лень, а он и рад стараться в попытке угодить всем.
- Сидите-сидите, - А еще у него зубы кривые и голос писклявый, а это в его возрасте выглядит несолидно. – Хочу вам представить, - Только сейчас я обратил внимание, что за Петром Александровичем, нашим директором, в класс вошел еще один человек, - Сатаев Андрей Валентинович – ваш новый учитель истории и классный руководитель вместо Веры Петровны. Вера Петровна к сожалению ушла из нашей школы… по некоторым причинам.
Ага. Эту причину зовут Лидия Михайловна Сухова, по кличке Лидуха - наша завуч и по совместительству жуткая стерва. Именно она и устанавливает порядки в школе, иногда даже поверх головы директора. А с Верой Петровной они уже давно делят физика, который в свою очередь никого не делит, а лишь ставит свои физические фокусы.
Усмехаюсь и взглядом профессионального гея оглядываю новое приобретение в педагогическом составе нашей школы. Безусловно Андрей Валентинович красив… Даже слишком красив. У Кукушкиной вон прям сейчас слюни закапают, а на других девок я вообще смотреть не хочу. А еще говорят, что девушки менее сексуально озабоченные, чем парни. Я вот в койку к первому встречному не запрыгиваю, в отличие от них. А у меня, между прочим, секса тоже уже не было давно, целых четыре месяца. Может мне тоже хочется уставиться на эти метр девяносто подтянутого тела в недешевом костюме, который не скрывает накачанных мышц. Мне вот тоже нравятся эти глаза цвета стали, эти светлые волосы аккуратно и коротко постриженные. От кривой полуулыбки настоящего мачо, скользнувшей на губы мужчины, я нервно сглотнул и заерзал на стуле, а когда его взгляд наткнулся на меня, мне вообще захотелось срочно раздеться. В паху стало жарко, а щеки залились краской, я поспешил отвести глаза… Да вот хотя бы на Кукушкину… Так представить ее 90х60х130 в бикини. Жуть… Результата я добился одного: ко всему прочему меня еще и затошнило. Я снова посмотрел на препода, директор уже скрылся в неизвестном направлении, а историк приступил к своим обязанностям, погрузившись в классный журнал.
- Что ж, класс, давайте знакомиться, - Снова улыбка, которая покорила меня, - Как вы уже слышали меня зовут Сатаев Андрей Валентинович и с этого дня я ваш учитель истории и классный руководитель. А чтобы я хоть немного вас запомнил, проведем перекличку.
- Астахов, - ребята в порядке очереди вставали и называли свои имена. Как в детсаде, право слово. Моя фамилия была предпоследней в списке. Последним у нас шел Темка Щербаков – жутко зловредный парень с длинной памятью. Когда дело дошло до буквы «К», моя соседка по парте грациозно поднялась, правда это только в ее мечтах было грациозно.
Лебедева, Петров, Русанов, Рыбин, Топоркова…
- Трофимов, - я ухмыльнулся и на своем примере показал Кукушкиной как надо вставать, стоять и делать умный вид.
- А там в журнале имена что ли не написаны? – я прикусил нижнюю губу и скосил глаза в сторону журнала, вытянув при этом шею. На самом деле это была попытка оглядеть Андрея Валентиновича с высоты своего роста. Что ж, если бы я встал с ним рядом, то еле-еле достал бы головой до его плеча.
- Нет, господин Трофимов, представьте себе, - какой же у него все-таки тяжелый взгляд, пригвождающий на месте, выворачивающий на изнанку.
- Лерик, кончай придуриваться, - меня сзади пихнула Ленка Ващук, наверное самая глупая представительница нашего класса. Глупая и нудная. Она в каком-то классе выиграла наш школьный конкурс красоты и теперь уже несколько лет ходит королевой. Но не эта жертва оборта меня сейчас интересовала, так что я проигнорировал даже ее пинок по ноге, который Ленка дала мне своими ходулями.
- Значит вас зовут Лерик? – его взгляд, не менее развратный чем мой, смерил меня с ног до головы. Я даже охнул про себя. – Лерик – это Валера? – снова насмешка в его глазах и куда только делась его заинтересованность. А она там была – я готов поклясться!
- Я предпочитаю, чтобы меня называли Лерик, - с гордостью выдал я и плюхнулся на стул, плюнув на грациозность. В конце-концов я не Волочкова и мы не в балетном классе.
- Я учту, господин Трофимов, - усмехнулся Андрей Валентинович и пошел дальше по списку, - Щербаков.
Черт! Мне, кажется, культурно указали на свое место.
Я еле слышно вздохнул, поправил манжеты на рубашке и уткнулся снова в книгу, загораживая ее учебником по истории. То, что там вещал Андрей Валентинович мне было не интересно, да и он сам мне был не интересен, поэтому я не заметил, когда мужчина подошел ко мне с боку и резко выдернул у меня из рук книгу.
- Заберете после уроков, Трофимов, - И как ни в чем не бывало Сатаев дальше продолжил что-то вещать про Первую мировую.
- Дочитался, - хихикнула Кукушкина, прикрывая рот пухлой ладошкой.
- Заткнись… - флегматично ответил я, провожая историка злобным взглядом и всем сердцем желая ему обо что-нибудь споткнуться и навернуться.
Блин! Еще проблем в школе мне не хватало!
После урока я подождал, пока все выйдут из класса, а тех, кто не торопился я награждал препротивным взглядом.
Наконец мы с Андреем Валентиновичем остались вдвоем.
- Господин Трофимов, - я поморщился. И где он только этих обращений набрался? – Вот ответьте мне на такой вопрос: как вы думаете, зачем я пришел в эту школу?
- Зарплату получать? – не растерявшись, спросил я.
- Нет, Трофимов, неправильно…
- А зачем тогда? – я искренне удивился: школа у нас не то чтобы плохая, но и как во всех районных городских школах здесь почти не учат, предпочитая надиктовать материал и пустить на все четыре стороны.
- Я пришел учить таких как ты. Чтобы ты и твои одноклассники знали историю нашей страны. А ты чем занимаешься на уроках? – Сатаев взял мою книгу в руки и немного ее полистал, - Неужели тебе, Лерик, интересней читать вот это, чем слушать об исторических фактах, о жизни, о том, что было на самом деле?
- Я знаю историю, - самоуверенно сказал я, - просто она мне не нужна.
- История входит в обязательный курс практически на всех факультетах во всех Вузах, - тут же сказал историк, смотря на меня в упор.
Какие же у него все-таки глаза. Так бы и утопиться в этом серебре.
- Может я никуда и не собираюсь поступать, - протянул я, слегка покраснев от своих же мыслей, совсем не годных в данный момент, - Можно мне забрать книгу, Андрей Валентинович, а то я на следующий урок опоздаю.
- Почему же ты никуда не собираешься поступать?
Вот привязался! У меня сейчас тут сексуальная агония начнется, а он демагогию о Вузах разводит, ну никакой совести…
- А может завтра на нас метеорит рухнет? – Я злился сам не зная на кого: то ли на него, с его непробиваемым спокойствием, то ли на себя, со своими глупыми мыслями и желаниями.
- Все может быть, но все же о будущем думать надо.
У меня нет этого будущего… Но в слух я сказал абсолютно другое:
- Можно мне все-таки забрать мою книгу?
Книгу Сатаев мне конечно отдал, но именно с этого дня у нас начался период «холодной войны». Он называл меня никак иначе, чем господин Трофимов, всех же остальных давно называл по именам. Он стал постоянно меня спрашивать: не проходило урока, чтобы я хотя бы минут пять не постоял у доски.
Только гордость не позволяла мне пересесть с первой парты на камчатку.
Помимо этого, Сатаев придирался к каждой моей контрольной, докладам, ответам. Короче, всеми правдами и неправдами Андрей Валентинович пытался приобщить меня к своему предмету.
Но самое главное было то, что история мне даже начала нравиться, хотя я и не готов был это признать во всеуслышание, поэтому я все также продолжал ее не учить, и с каждым разом все больше и больше ненавидеть Сатаева.
Меня бесило в нем абсолютно все: его издевательская ухмылка маньяка-психопата, блеск глаз стального цвета, даже кошмарная манера медленно и аккуратно выводить оценки в журнале.
Я ненавидел его голос, взгляды. И искренне не понимал, почему никто кроме меня не понимает, что за красивой оболочкой скрывается дьявол порабощающий людские души. Хотя вряд ли моя душа может стать для него полезной, точнее ее остатки.
Правда была от Андрея Валентиновича одна единственная польза: один только вид Сатаева выводил меня из затяжной депрессии в коей я безвылазно пребывал вот уже несколько месяцев. Но урок истории проходил, угасала и моя злость, а чувство безразличия и полной апатии возвращались.
Чувство ненависти к Сатаеву заменялось ненавистью к себе, к своей жизни, в которой уже давно не видно ни одного просвета. И меня снова переставало касаться все вокруг, а я как и раньше лишь слепо лелеял свое призрачное благополучие.
Вполне нормальное состояние, если никто этого не замечает.
Проблемы начались внезапно… Ну… Если конечно можно назвать внезапностью – конец четверти. Предварительные оценки нам начинали объявлять за две недели, чтобы у желающих была возможность исправить свой балл, другим же это не давало ни на секунду расслабиться, чтобы вдруг все не испортить. Все предыдущие десять лет учебы я кровь из носа пытался зарабатывать только четверки и пятерки, так как даже за большое количество первых мне изрядно доставалось от матери. И проблема была даже не в том, что мать изобьет меня за очередную двойку, тройку или четверку, а в том, что она снова напьется, мотивируя это тем, что у нее стресс. Так происходило практически всегда, с тех пор как отец ушел от нас к своей длинноногой блондинке, которую после заменила брюнетка, затем снова блондинка… Стоило матери найти хоть малейший повод и все начиналось сначала, снова и снова. Неважно позвонит ли ей отец, или какая-нибудь «подруга» доложит ей, что мой отец завел себе очередную пассию. Повод был совершенно не важен, если процесс всегда один и тот же: пьянка и материны пьяные друзья, милиция, которую вызвали соседи, уставшие от криков и шума, заваленная пустыми бутылками и хламом квартира, и как итог сочувственные взгляд всего нашего района для меня. А еще из милиции в школу позвонят, на меня снова будут коситься как на неблагополучного ребенка с кучей проблем и отводить глаза, наталкиваясь на синяки и ссадины, учителя будут проводить задушевные беседы, но толку от них мне не было ровным счетом никакого.
Предпоследняя неделя перед концом четверти началась вполне неплохо: математичка с гордостью вывела мне пятерку по алгебре и четверку по геометрии, физик поспрашивал немного и вывел тоже четыре, взяв обещание, что за каникулы я немного подтяну материал. Никто из них даже не заикался о не очень качественных контрольных и на половину сделанных домашних заданиях, которые я спешно делал в библиотеке после уроков и на переменах между, прислонившись к стене в коридоре.
Но вот пришла среда, а вместе с ней и нелюбимый урок истории. Сатаев почти с самого начала стал проставлять четвертные оценки, громко озвучивая их на весь класс.
- Трофимов…
- Я…
- Вижу, что вы. Три придется ставить, господин Трофимов. Не тянете вы, - По классу прошелся шепоток: многие знали, что я удавиться готов за положительные оценки, и примерно столько же знали, зачем мне это надо.
Мои щеки залились румянцем и я стойко пытался не смотреть на объект своей нелюбви, кажется взаимной.
- Можно мне как-нибудь исправить? – бесцветным голосом спросил я, в голове уже прикидыва куда бы свалить из дома на каникулы.
- Думаю, что нет, господин Трофимов, - Сатаев, кажется, во всю наслаждался ситуацией. – Вы же у нас не избранный. Я ставлю каждому то, что он заслужил, а у вас очень много троек в текущих оценках… Тройка за промежуточную контрольную. Вот даже два есть за ответ… - я его почти не слышал. В моей голове звенело. Я почти до боли сжимал руки. В классе повисла гробовая тишина. Будь на месте меня кто-нибудь другой, одноклассники бы безусловно заступились за него, но меня в классе не особо любили, да и не нужна мне была их жалость и помощь.
- Ставьте, - если он хочет, чтобы я его умалял, то не дождется. Я никогда и ни о чем никого не просил, никогда ни от кого не ждал помощи.
Мать побьет? Плевать, не в первый раз. Главное, чтобы до меня ее собутыльники не добрались. Отец тупицей обзовет? И это не в первой: у него все придурки, козлы и тупицы, а сам он отмороженный идиот с манией величия. Соседи милицию вызовут? Да хоть омон! Толку от этого как с козла молока. А про все остальное все и так знают, учитывая, что загулы моей матери продолжаются не реже, чем два раза в месяц. Ее конечно снова уволят с работы, учитывая, что были уже сделали несколько предупреждений. И все снова начнется сначала: отец сделает вид, что я ему вроде как и не сын и свалит куда-нибудь со своей очередной шлюхой, а меня будут избивать на протяжении всех каникул в воспитательных целях.
Многие бы на моем месте давно бы уже научились драться, но даже, если я попытаюсь помахать кулаками – толку от этого не будет. Не с моими габаритами в боксеры идут. И веса, и роста во мне столько же сколько и в девчонке восьмикласснице. Маленький, щуплый, бледный – этот список можно продолжать до бесконечности.
Я снова посмотрел на историка: он уже закрыл журнал и теперь махал указкой, периодически тыкая ей в карту Советского Союза. Лежащий на столе журнал пестрил карандашными оценками, но я был полностью уверен, что, даже разбившись в лепешку, не изменю проклятую тройку честным путем, а нечестная же дорога чревата еще большими проблемами. Оставалось только с нетерпением ждал звонка с урока, чтобы наконец уйти из этого кабинета и не появляться здесь до завтра.
- Трофимов, задержитесь, - голос Сатаева настиг меня уже на выходе из кабинета. Я тяжело вздохнул.
- Не дрейфь, Лер, - Сашка Зиновьев стукнул меня по спине и с хохотом вылетел в коридор.
Мне же ничего не оставалось как понурив голову подойти к преподавательскому столу.
- Вы что-то хотели, Андрей Валентинович? – я хмуро уставился на историка, при этом стараясь смотреть на любую часть его тела, но только не в глаза.
- Тот же вопрос я хотел бы задать вам, Трофимов, - Сатаев скрестил руки на груди и выжидающе посмотрел на меня. – Что хочешь ты, Валера? Чего ты ждешь от жизни?
- Ничего не жду… Это бесполезное занятие – ждать чего-то, - Я никак не мог понять, что он хочет от меня.
- Совсем ничего не ждешь?
- Не жду и не хочу, - покачал я головой, снова начиная злиться.
- И тебе не нужна четверка по моему предмету?
- А вы поставите?
- Если заслужишь, - он усмехнулся, - Пока твоих знаний хватает только на тройку.
- Ну и поставьте мне эту тройку! – Я неосознанно оперся на стол, приближая к лицу Сатаева свое лицо, - Если я не заслужил ничего больше… Вам же это не важно…
У меня внутри все клокотало от противоречивых чувств, мне казалось, что я попал в какую-то ловушку и теперь бьюсь в бессмысленной попытке вырваться из нее. Мой мир сузился до размеров человека, что находился сейчас напротив меня.
- Я твой преподаватель. Твоя оценка – показатель моих преподавательских способностей. Я ответственен за нее.
- Я снимаю с вас эту ответственность, - я нашел в себе силы посмотреть в его глаза, чтобы утонуть в них, - Вы мне ставите тройку, наплевав на все, что вам скорее всего говорили другие учителя и мы благополучно расходимся на каникулы, - мои слова звучали слишком резко, но сейчас мне было все равно.
- Как у тебя все просто, - Сатаев подался немного вперед, - Обычно, когда дают шанс им нужно пользоваться.
- А я не хочу, - наши лица находились уже совсем близко друг к другу. Ни он, ни я, казалось, не замечали этого.
- Глупо, Трофимов.
- Возможно… Но это должно заботить только меня.
- Так ты не хочешь четверку? – Он меня достал!
- Хочу… Но вот только не знаю как ее заслужить? – слишком провокационный вопрос, но вряд ли мне еще есть, что терять.
- А что ты можешь делать?
Да все что вы захотите… Прикажете… Попросите…
- Много чего, - уклончиво произнес я, - Например вот это, - и я не раздумывая боле прижался своими губами к его губам, делая то, что мне уже давно хотелось до зубного скрежета.
Казалось, что прошла вечность, прежде чем Сатаев оттолкнул меня. Я отступил, мое дыхание сбилось и я жадно рыскал своим взглядом по его лицу пытаясь что найти. Хотя бы отвращение и брезгливость… Мне бы стало проще жить. Но ничего такого на лице Сатаева не было, все та же маска равнодушия, которая бесит меня на протяжение полутора месяцев.
Как говорится, сбылась мечта идиота: поцеловал свой идеал и нашел себе с этим кучу проблем.
- Мне все равно, что вы мне поставите, Андрей Валентинович, - хрипло сказал я, ставя жирную точку под своими мечтами об идеале и одновременно под нашим, таким дурацким, разговором, - простите, - я подхватил сумку и, со скоростью боевого снаряда, вылетел в коридор.
Я шел по улице, задумчиво пиная попадающиеся мне на пути мелкие камешки. Домой я не спешил: моя мать сегодня работала, но в квартире валялся очередной ее хахаль, которого я сквозь зубы называю дядя Олег. Появился он у нас недавно, вытеснив похожего на него как две капли воды дядю Колю. Который в свою очередь заменил собой дядю Вадима. Ну а сколько «ухажеров» было у матери до него, я уж и не вспомню. Все они были как на подбор: грубые, неотесанные алкоголики с расшатанной психикой. Все они видели в моей матери халявные деньги и выпивку. С последним «дядей» мне еще повезло: он все-таки не такой запойный как все предыдущие, но мне и этого хватает.
Все они постоянно пытались подогнать меня под свои рамки путем жесткого воспитания, поэтому я приспособился приходить домой только переночевать.
Раньше я после школы приходил к своему, теперь уже бывшему, парню Димке. Он был старше меня на пять лет и был нашим соседом сверху, а также помощником нашего районного участкового, который в свою очередь был частым гостем в нашей с матерью квартире.
Сначала между нами завязались приятельские отношения, которые плавно перетекли в более серьезные. Постепенно Димка стал любовью, как я тогда думал, всей моей жизни.
Наверное, я слишком много думал, прощая ему случайных любовниц, а иногда и любовников. Смело стоя планы на будущее, я не заметил как он отдалился.
Ударом для меня стали его слова: «Валера, я женюсь…». Мой и так хрупкий мир в этот момент рухнул как карточный домик под воздействием ветра, моя душа вздрогнула и рассыпалась. Осталось лишь тело: холодная оболочка и слишком ясное сознание.
Я не кричал и не рыдал, не стал ползать перед ним на коленях, умоляя и закатывая истерики, не заламывал руки и не спрашивал ничего.
Я просто сгреб кое-какие свои вещи в обычный полиэтиленовый пакет, и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Целую неделю я ходил как призрак, даже мать, видя мое состояние, молчала. Я спал и ел, ходил в школу и получал оценки, пока… Пока не встретил его в лифте, где он попытался со мной поговорить.
Дима просил меня о чем-то, говорил, что мы можем остаться друзьями. А я слушал… Слушал и плакал, в последний раз, растворяя в своих слезах боль, но не отчаяние.
После этой нелепой попытки примирения, я еле дошел до своей квартиры, а через десять минут понял, что резать себе вены – это совсем не трудно и даже почти не больно. Боль от предательства любимого человека бывает намного сильнее, страшнее.
Чувствовать как из твоего тела уходит жизнь совсем нестрашно. Намного страшнее – оказаться в вечном одиночестве.
Меня тогда спасла мать, которой срочно понадобилась ванна, и очередной мой отчим, который в приступе злобы вышиб дверь, устав ждать, когда я ее открою.
А дальше была больница, психиатры и другие медики, которые качали головами. Воющая мать, отец в бешенстве, который из-за меня не смог поехать с очередной своей шлюхой заграницу в отпуск.
Больница, врачи, сочувствующие взгляды, которые меня так бесят, порицающее качание головами. Все это слилось в единою линию – линию моей новой жизни. Иногда я ждал, что Дима придет и мы снова будем вместе, но проходили дни и я перестал надеяться.
Позже, когда меня наконец выпустили из больницы, удостоверившись, что новых суицидов я совершать не намерен, я узнал, что Димка женился и благополучно съехал со своей квартиры. К моему счастью встреч он со мной больше не искал и в нашем доме больше не появлялся, а вскоре в его квартиру заселились новые жильцы. Мои же проблемы на этом не закончились, а только начинались.
Мать, узнав, что я гей, ушла в большой загул, но для меня это уже не было чем-то страшным, ведь я больше не чувствовал. Ни счастья, ни страха, ни боли, а лишь всепоглощающее одиночество.
Окружающий мир перестал для меня существовать, я лишь устало и обреченно воспринимал все новые и новые удары судьбы. Пока не появился он – чертов Сатаев! От одного имени я прихожу в бешенство и только это имя проклинаю.
- Дернул же меня черт, поцеловать его, - с тяжелым вздохом я опустился на скамейку на детской площадке.
Холодный осенний ветер пробирал до мозга костей, задувая под не очень теплую куртку. Немного подумал – натянул шапку и достал сигареты. Курить я начал давно… То ли после третьей, то ли после четвертой измены Димки.
Поначалу я боялся гнева матери и тайком выкуривал сигарету забиваясь в угол балкона. Ну а после мне стало все равно: знает, не знает – какая разница, если от этого она не станет лучше, если от этого в нашем доме не поселится мир? Что измениться, если к ее обычному лексикону в адрес меня прибавится еще пару «сапожных» выражений?
Мои мысли снова вернулись к Сатаеву. В данный момент меня волновал его возраст.
Выглядел Андрей Валентинович совсем молодо – лет на двадцать пять. А может он просто хорошо сохранился?
На улице совсем похолодало, заморосил дождь. Редкие прохожие тоскливо вглядывались в небо и спешили в свои теплые квартиры.
А мне спешить было некуда… Нужно было подождать, пока в квартире не погаснет свет, что должно было означать, что моя мать и очередной отчим вырубились, либо упившись в конец, либо подравшись.
Я даже не подозревал, что буду делать зимой, когда температура на улицах перевалит за минус десять.
Нужно было все-таки остаться в школе. Охранник Сергей Витальевич уже давно привык, что я тихо сижу на скамейке в холе, пытаясь делать домашку, положив тетрадку на коленки. Иногда он даже пускает меня за свой стол, чтобы я не мучился. И почти всегда поил горячим чаем с крекерами. Так я перекантовывался до часов восьми вечера. Ровно в восемь происходила смена охраны и я уходил… К Димке… Я часто оставался у него на ночь, особенно когда он дежурил ночью или не шлялся черти где, нелепо оправдываясь следующим утром.
Дождь пошел еще сильнее. Я вздрогнул как мокрый воробей и поспешил встать. Когда идешь – намокаешь еще быстрее, но, по крайней мере, хоть немного согреваешься.
Я не заметил как дошел до школы, обходя ее по периметру забора… Такого высокого черного забора, на который не заберешься и не перелезешь.
Темнота медленно надвигалась на наш район, в окнах зажигался свет.
Наверное, я очень сильно задумался, раз не услышал звук работающего двигателя.
Наверное, у меня случилось помутнение сознания, раз я не заметил света фар.
Наверное, я и правда шел зигзагами, раз послышался визг тормозов и я почувствовал толчок в спину, который и отправил меня катапультой в ближайшую лужу.
Наверное, я все-таки сильно ударился головой об асфальт, раз не смог вспомнить как оказался в теплой уютной машине, явно не дешевого производства.
Наверное, я все-таки сошел с ума, раз не мог произнести ни слова и лишь глупо пялился на него… Сатаева Андрея Валентиновича, человека, который возбуждает меня одним своим видом, одновременно доводя до бешенства.
- Трофимов! Ты с ума сошел! Жить надоело?! – кричал он, одновременно стаскивая с меня насквозь промокшую куртку, - Бог мой, ты холодный как ледышка!
Я не ледышка… Хотелось сказать мне, но сил не было. Я лишь мог смотреть, чувствуя его горячие, почти огненные, ладони, которые растирали мои руки. Жар, от работающей на всю катушку печки, проникал вместе с воздухом в мои легкие.
- Ты все это время был на улице?! – Сатаев пытался закутать меня в свою куртку.
Я вяло отбивался, разморенный теплом.
- У тебя, кажется, температура, - его рука ощупала мне лоб, - Где ты живешь? Тебе нужно лечь в кровать… Твои родители, наверное, волнуются.
- Вряд ли, - просипел я и тут же закашлялся.
Я попытался скинуть с себя его куртку.
- Выпустите меня, - сонно попросил я, краем сознания понимая, что машина тронулась с места.
- Где?
- Вот прямо здесь.
- Где ты живешь?
- Какая разница? – я искренне не понимал зачем он задает столько вопросов. А еще у меня напрочь из головы вылетело отчество Сатаева, вот как будто только что помнил и резко забыл. – Можно я выйду? – Но он продолжал гнать машину по дороге, - Куда мы едем? Выпустите меня из машины! – Я попробовал нащупать ручку двери, но мои руки дрожали, а перед глазами все плыло.
Кажется, у меня и правда была температура. Видно не стоило столько мокнуть под ледяным дождем.
- Не кричи, Трофимов. А то голос окончательно пропадет, - спокойно сказал Сатаев, не отвлекаясь от дороги, Раз ты не хочешь говорить, где ты живешь, а в школе уже никого нет, кроме охранника, и никто не сможет заглянуть в журнал, то придется везти тебя к себе.
- Не надо… зачем вам это?
- Я твой учитель, более того классный руководитель и не могу закрыть глаза на то, что мой ученик шастает поздним вечером по темным улицам с высокой температурой.
Машина свернула с основной дороги и заехала во дворы.
Я мутным взглядом смотрел из окна машины на незнакомые, освещенные фонарями улицы, не узнавая района. Только сейчас до меня стало доходить, что Сатаев действительно привез меня к себе.
Меня пробрал озноб, а лоб покрылся холодной испариной.
Вдруг машина резко остановилась и Сатаев заглушил двигатель.
- Так, одевай мою куртку и на выход.
- Может не надо? – снова начал я, - Я скажу вам, где живу.
- Ну уж нет. Стоя рядом с домом, я уже никуда не поеду. Так что давай закутывайся и пойдем. – он, ловкими движениями, завернул меня в свою куртку и распахнул дверь, подталкивая меня наружу.
Я растерянно вылез из машины и захлопнул дверь. Щелчок замков и звук включенной сигнализации.
- Так, пошли, - рука Сатаева легла мне на плечо и он почти потащил меня к подъезду.
- Андрей Валентинович, добрый вечер, - я абсолютно не удивился тому, что в этом доме сидит консьержка, - А это?
- Это ко мне, Ксения Михайловна, - Сатаев с улыбкой в тридцать два зуба запихал меня в лифт.
- А…
- Молчи, - двери лифта захлопнулись и где-то там на первом этаже осталась недоуменная Ксения Михайловна, которая уже просчитывала какая сплетня может получиться.
- Андрей Валентинович?
- Что, Трофимов?
- А ваша семья не будет против? – я поднял голову и заглянул мужчине в глаза.
- Моя семья не будет против, Трофимов, потому что я живу один. Выходи давай.
Через несколько минут мы оказались в квартире. Я, продолжая смущаться, приткнулся в уголке широкой прихожей и постарался стать невидимым. Но не тут то было… Не давай вставить ни слова, Сатаев быстро помог мне снять верхнюю одежду и запихнул в ванную. Там он попытался раздеть меня окончательно, и у него бы это получилось, если бы я снова не вспомнил кто он такой…
Но голым он меня все-таки, кажется увидел, когда в полуобморочном состоянии вытаскивал из воды и закутывал в длинный, до пола, халат, который, даже будучи в подвязанном на поясе состоянии, сползал с меня.
Дальше меня на буксире доставили в комнату с огромной двуспальной кроватью, глядя на которую, в моем воспаленном температурой сознании стали появляться непристойные картинки с моим участием. Сатаев сунул мне градусник и в довершении всего закутал в пуховое одеяло, подоткнув края, чтобы нигде не продувало.
Я за всем этим наблюдал как бы со стороны, абсолютно не принимая участия.
Мне одновременно хотелось завыть и никогда больше не просыпаться от этого прекрасного сна. Так обо мне еще ни разу в жизни не заботились: не мерили температура, не поили молоком с медом с ложечки.
- Трофимов, нужно твоим родителям позвонить. Скажи свой домашний номер, - Андрей Валентинович влил мне в горло еще одну порцию сладкого молока. – Они волноваться будут.
- Не будут, я потряс головой для убедительности и тут же застонал от боли, - Даже, если моя мать вспомнит случайно о моем существовании, то только затем, чтобы проклясть, - Кажется полуобморочное состояние очень хорошо развязывает мне язык, будь он неладен.
- А отец?
- Он с нами не живет, - я отвел глаза, - Я сейчас уйду, - в горле у меня встал ком, - Метро еще работает… Я доеду… - я попытался встать, скинув с себя одеяло, - Извините… Я… - перед глазами все пошло кругом и я стал заваливаться на бок, но крепкие большие руки поймали меня и уложили обратно.
- Малолетний идиот.
- Но…
- Ни слова больше. Не хватало, чтобы ты еще и осложнения получил, - Меня снова накрыли одеялом, - И часто ты так по улицам гуляешь? – как бы невзначай поинтересовался мужчина.
- Нет… обычно я в школе сижу, но сегодня… - я вздохнул не желая продолжать, - Мне жаль, что… Что я… Что из-за меня… Я не хотел кидаться под колеса вашей машины, - выпалил я, - то есть я вообще не хотел оказаться под колесами.
- Я понял это.
Я сонно моргнул.
- Спасибо вам, Андрей Валентинович. Мне действительно некуда было сегодня пойти…
- Спи, Лерик.
На следующий день была суббота. Я пробыл у Сатаева до вечера. Температура у меня не спадала, и я, иногда, даже впадал в беспамятство. Андрей Валентинович все-таки узнал где-то номер моего домашнего телефона, но, кажется, наткнулся на моего очередного пьяного отчима.
К вечеру я уже сам попросил Сатаева отвезти меня домой, потому что даже в таком состоянии не мог пользоваться его гостеприимством. Поначалу он отнекивался, но потом, видно видя мой отчаянный взгляд, согласился.
Не смотря на все просьбы и мольбы с моей стороны, я был доставлен прямо к дверям своей «родной» квартиры.
Я сделал еще одну попытку распрощаться с Сатаевым, но он вознамерился поговорить с моей матерью.
- Не надо, прошу вас, Андрей Валентинович, - попросил я слабым голосом, надеясь разбудить в нем хотя бы чуточку жалости. Я понимал, что ни к чему хорошему не приведет его встреча с моей матерью, а мне сейчас так нужно было лечь, - Прошу.
- Прекрати, Трофимов, - Сатаев приобнял меня за плечи и отобрал ключи, быстро отпирая дверь.
Время было еще не позднее, поэтому я даже не надеялся, что моя мать спит. Но на деле оказалось все еще хуже… Она была безбожно пьяна.
- Явился! – ее громкий голос резанул мой слух, - Ты где шляешься, тварь?! – Сатаева она, кажется не заметила, ну или просто решила сначала разобраться со мной. Она схватила меня за руку и резко дернула.
- Мама, - сил сказать что-то еще у меня просто не было. Я со страхом наблюдал за ее приближающейся руку и ждал удара.
Секунда… Две… Три… Четыре. Удара не последовало, а рука моей матери была перехвачена в нескольких сантиметрах от моего лица.
- Прекратите, - голос Сатаева разрезал наступившую тишину.
- Кто вы такой?!
- Не важно! Валера, ты как?
- Кто вы?! Олег! – но, кажется, дядя Олег был мертвецки пьян, потому что из комнаты напротив донеслось лишь какое-то неясное бормотание и храп, похожий на звуки, которые издает свинья. – Ты себе нового хахаля завел?! – моя мать зло посмотрела на меня. Я сжался под ее взглядом, мои щеки опалило жаром, а все внутренности, казалось, перекрутились в тугой узел.
Все… Теперь он уйдет, узнав, что я гей. Я собрал последние силы и поднял голову, встретившись со взглядом Сатаева и приготовившись увидеть отвращение, но на лице мужчины не дрогнул ни один мускул.
- Подставляешь свою задницу всем кому не лень! – продолжала бушевать моя мать, - Кому сказать: мой сын шлюха и проститутка!
- Мама…, - больно, очень больно слышать это от нее раз за разом.
- Для этого ли я тебя рожала?! Знала бы, удавила сразу же как только ты заорал! Ненавижу!
- Мама, прошу, - мне хотелось умереть. Я очень часто слышал от нее эти слова за последнее время, но она никогда ни перед кем не обзывала меня, даже когда была пьяна. Все это оставалось между нами.
- Что, стыдно? Сколько их у тебя было?! Молчишь?!
- Уйдите, Андрей Валентинович, пожалуйста, - тихо попросил я, сползая по стене.
- Валера. – кажется Сатаев пытался то-то решить. – Где твоя комната? Иди быстро собери необходимые тебе вещи на первое время, а я пока поговорю с твоей матушкой, - и, схватив мою мать под локоть, он потащил ее в сторону кухни. Я сидел на полу разинув рот, чувствуя как в висках стучит кровь, а в голове растет пустота.
Я не слышал о чем они там говорили, но из кухни Андрей Валентинович вышел один и сурово посмотрел на меня.
- Ты еще не собрался? Что ж я тогда сам соберу твои вещи, только не жалуйся потом.
Потом?
Я ничего не понимал, но встать и пойти за Сатаевым тоже не мог.
Мои вещи он собрал в рекордные сроки и запихнул в найденный в комнате старый рюкзак.
- Пошли, - я был поднят с пола.
- Куда?
- Держи, - вместо ответа сказал мужчина и сунул мне в руки стоп моих учебников и тетрадок, - Ко мне.
- Но…
- Пошли, Трофимов.
Уже оказавшись в машине, я осторожно спросил:
- Вы убили ее?
- Хорошего же ты обо мне мнения, - наигранно возмутился он, а затем весело улыбнулся мне. Я, честно, и не думал, что он так может. – Подреми немного, пока мы едем, а то на тебе лица нет.
- Зачем вам…
- Ты задаешь много глупых, похожих вопросов, Трофимов.
- И я вам не противен? – его брови взметнулись вверх, а губы сложились в усмешку.
- А должно? То, что ты гей, я уже понял давно. А вчера, даже получил подтверждение.
Я зарделся, вспомнив про поцелуй. Оказывается это было только вчера…
- Простите.
- Незачем все время извиняться – это раздражает.
- Про… В смысле, я не хотел. – я нервно заерзал на сидении.
- Так уж и не хотел? – Сатаев снова усмехнулся, - Ладно. Скажи лучше, твой отец тоже пьет?
- Нет.
- Уже лучше. В школе знают про обстановку в твоей семье?
- Да… Но вы первый, кому до этого есть хоть какое-то дело. Все остальные предпочитают закрывать глаза.
- Вполне нормальное поведение общества. Мы приехали.
- Что теперь со мной будет? – я разглядывал свои руки, не в силах посмотреть на него.
- Поживешь пару дней у меня. Я подключу директора и мы переговорим с твоим отцом. Ты уже почти совершеннолетний, поэтому, я думаю, особых проблем не будет.
Еще вчера, я даже не подозревал, что моя жизнь так резко изменится. И именно с этой мыслью я вышел из машины.
Квартира Сатаева была однокомнатной, поэтому я не удивился., когда проснулся и обнаружил мужчина на второй половине кровати..
Я тихонько встал с постели и отправился в кухню. У меня все еще была небольшая слабость, но в целом, я чувствовал себя довольно сносно. Чтобы хоть чем-то заняться, я стал готовить завтрак и почти уже закончил, когда в кухню вошел сонный Сатаев.
- Ум-м, Трофимов, от тебя оказывается есть польза.
- Доброе утро, Андрей Валентинович, - смутившись, поприветствовал я, - Чай? Кофе?
Неплохо бы было в этот момент провалиться куда-нибудь, чтобы не чувствовать себя полным идиотом.
- Давай кофе, - Сатаев сел за стол и внимательно посмотрел на меня.
Я еще больше смутился и поставил перед ним чашку со свежесваренным кофе и тарелку с просто ненормально пушистым омлетом.
- А тебе лучше выпить горячего чаю, - сказал Сатаев и, схватив меня за руку, притянул ближе к себе, чтобы ощупать лоб, - Небольшая температура все же есть.
Мы неспешно позавтракали в полном молчании, а затем меня отправили в кровать под предлогом того, что мне необходим постельный режим. Сам же Сатаев завис на телефоне в кухне.
Я даже был рад, что он оставил меня в одиночестве: мне нужно было подумать о всей ситуации в целом.
Я был почти уверен, что отец и слышать не захочет про то, чтобы я жил у него, а другой родни в Москве у меня просто не было. Правда в Казахстане живет моя двоюродная тетя, но она меня даже ни разу не видела.
Через два-три дня я надоем Сатаеву и он выставит меня за дверь, и я в любом случае сдохну. Так сказать попрыгал немного и все финиш.
- Твоего отца нет в городе. Он уехал в командировку в Варшаву. А по телефону отвечает какая-то жуткая истеричка.
- Катька, - усмехнулся я, - Он ее с собой не взял, вот она и злится.
- Ты ее знаешь?
- Мы с ней не ладим. Я им с отцом отпуск в Испании сорвал, - я нервно подергал рукава свое кофты, вспоминая по какой причине мой отец не смог улететь., - Что мне теперь делать?
- Будем ждать, когда он вернется, что же еще…. Предупреждая твой вопрос отвечу: ты мне не помешаешь.
Наверное, мне стоило сказать «нет», уехать к матери, вытерпеть все ее слова, которыми она бы меня наградила, стерпеть побои. Но я всегда был слабым, слабее, чем хотелось бы.
Мне нравился Сатаев, нравилась его квартира, я чувствовал спокойствие и умиротворение. Вот бы еще знать, чем все это обернется для меня, но это был так… незначительный минус.
Gatanio, как и обещала)))
Автор: squirrel1289
Тип: яой
Рейтинг: Нц (Я ниже уже не пишу)
Саммари: просто история любви учителя и ученика.
Предупреждение: один из героев еще не совсем совершеннолетний. ервая попытка написать оридж самостоятельно.
Часть 1Валера
- Выглядишь паршиво, Трофимов, - я скосил недовольный взгляд на свою соседку по парте: мелированная косоглазая дура, по каким-то причинам возомнившая себя женщиной вамп. На самом же деле она склочная тварь и идиотка стоеросовая. В прочем у нас в классе все девки такие… Как на подбор. Все под друг друга равняются и потом парней друг у друга отбирают. Может только Танька Серова более или менее нормальная, но у нее в башке одни формулы и цифры, короче ходячий калькулятор.
- Чего молчишь?
- Нет желания с тобой разговаривать, Кукушкина, - фыркнул я и снова уткнулся в книгу. Исторички до сих пор не было, что было само по себе странно, учитывая, что она никогда не опаздывала и даже не болела.
- Зазнался что ли? – Я недоуменно снова посмотрел на Кукушкину, - Ни с кем не общаешься, смотришь на всех волком.
- С тобой что ли мне разговаривать? А не слишком ли большая честь?
Честно, я ненавижу все это: этот класс, эту школу, всех своих одноклассников. Это как чертов неправильный мир, в котором лишь ты один ощущаешь себя лишним, но даже к этому, наверное, можно привыкнуть.
Дверь в кабинет резко распахнулась в класс воздушным шариком ворвался наш директор, маленький и круглый, похожий на мяч. С лысой головой и вечно красным лицом.
Личность так себе: для директора слишком мягкий, а для человека слишком странный, но с ним существовать можно: проблем не создает, конфликты разрешает со свойственной только ему в этой школе добротой, короче сидят у него на шее все кому не лень, а он и рад стараться в попытке угодить всем.
- Сидите-сидите, - А еще у него зубы кривые и голос писклявый, а это в его возрасте выглядит несолидно. – Хочу вам представить, - Только сейчас я обратил внимание, что за Петром Александровичем, нашим директором, в класс вошел еще один человек, - Сатаев Андрей Валентинович – ваш новый учитель истории и классный руководитель вместо Веры Петровны. Вера Петровна к сожалению ушла из нашей школы… по некоторым причинам.
Ага. Эту причину зовут Лидия Михайловна Сухова, по кличке Лидуха - наша завуч и по совместительству жуткая стерва. Именно она и устанавливает порядки в школе, иногда даже поверх головы директора. А с Верой Петровной они уже давно делят физика, который в свою очередь никого не делит, а лишь ставит свои физические фокусы.
Усмехаюсь и взглядом профессионального гея оглядываю новое приобретение в педагогическом составе нашей школы. Безусловно Андрей Валентинович красив… Даже слишком красив. У Кукушкиной вон прям сейчас слюни закапают, а на других девок я вообще смотреть не хочу. А еще говорят, что девушки менее сексуально озабоченные, чем парни. Я вот в койку к первому встречному не запрыгиваю, в отличие от них. А у меня, между прочим, секса тоже уже не было давно, целых четыре месяца. Может мне тоже хочется уставиться на эти метр девяносто подтянутого тела в недешевом костюме, который не скрывает накачанных мышц. Мне вот тоже нравятся эти глаза цвета стали, эти светлые волосы аккуратно и коротко постриженные. От кривой полуулыбки настоящего мачо, скользнувшей на губы мужчины, я нервно сглотнул и заерзал на стуле, а когда его взгляд наткнулся на меня, мне вообще захотелось срочно раздеться. В паху стало жарко, а щеки залились краской, я поспешил отвести глаза… Да вот хотя бы на Кукушкину… Так представить ее 90х60х130 в бикини. Жуть… Результата я добился одного: ко всему прочему меня еще и затошнило. Я снова посмотрел на препода, директор уже скрылся в неизвестном направлении, а историк приступил к своим обязанностям, погрузившись в классный журнал.
- Что ж, класс, давайте знакомиться, - Снова улыбка, которая покорила меня, - Как вы уже слышали меня зовут Сатаев Андрей Валентинович и с этого дня я ваш учитель истории и классный руководитель. А чтобы я хоть немного вас запомнил, проведем перекличку.
- Астахов, - ребята в порядке очереди вставали и называли свои имена. Как в детсаде, право слово. Моя фамилия была предпоследней в списке. Последним у нас шел Темка Щербаков – жутко зловредный парень с длинной памятью. Когда дело дошло до буквы «К», моя соседка по парте грациозно поднялась, правда это только в ее мечтах было грациозно.
Лебедева, Петров, Русанов, Рыбин, Топоркова…
- Трофимов, - я ухмыльнулся и на своем примере показал Кукушкиной как надо вставать, стоять и делать умный вид.
- А там в журнале имена что ли не написаны? – я прикусил нижнюю губу и скосил глаза в сторону журнала, вытянув при этом шею. На самом деле это была попытка оглядеть Андрея Валентиновича с высоты своего роста. Что ж, если бы я встал с ним рядом, то еле-еле достал бы головой до его плеча.
- Нет, господин Трофимов, представьте себе, - какой же у него все-таки тяжелый взгляд, пригвождающий на месте, выворачивающий на изнанку.
- Лерик, кончай придуриваться, - меня сзади пихнула Ленка Ващук, наверное самая глупая представительница нашего класса. Глупая и нудная. Она в каком-то классе выиграла наш школьный конкурс красоты и теперь уже несколько лет ходит королевой. Но не эта жертва оборта меня сейчас интересовала, так что я проигнорировал даже ее пинок по ноге, который Ленка дала мне своими ходулями.
- Значит вас зовут Лерик? – его взгляд, не менее развратный чем мой, смерил меня с ног до головы. Я даже охнул про себя. – Лерик – это Валера? – снова насмешка в его глазах и куда только делась его заинтересованность. А она там была – я готов поклясться!
- Я предпочитаю, чтобы меня называли Лерик, - с гордостью выдал я и плюхнулся на стул, плюнув на грациозность. В конце-концов я не Волочкова и мы не в балетном классе.
- Я учту, господин Трофимов, - усмехнулся Андрей Валентинович и пошел дальше по списку, - Щербаков.
Черт! Мне, кажется, культурно указали на свое место.
Я еле слышно вздохнул, поправил манжеты на рубашке и уткнулся снова в книгу, загораживая ее учебником по истории. То, что там вещал Андрей Валентинович мне было не интересно, да и он сам мне был не интересен, поэтому я не заметил, когда мужчина подошел ко мне с боку и резко выдернул у меня из рук книгу.
- Заберете после уроков, Трофимов, - И как ни в чем не бывало Сатаев дальше продолжил что-то вещать про Первую мировую.
- Дочитался, - хихикнула Кукушкина, прикрывая рот пухлой ладошкой.
- Заткнись… - флегматично ответил я, провожая историка злобным взглядом и всем сердцем желая ему обо что-нибудь споткнуться и навернуться.
Блин! Еще проблем в школе мне не хватало!
После урока я подождал, пока все выйдут из класса, а тех, кто не торопился я награждал препротивным взглядом.
Наконец мы с Андреем Валентиновичем остались вдвоем.
- Господин Трофимов, - я поморщился. И где он только этих обращений набрался? – Вот ответьте мне на такой вопрос: как вы думаете, зачем я пришел в эту школу?
- Зарплату получать? – не растерявшись, спросил я.
- Нет, Трофимов, неправильно…
- А зачем тогда? – я искренне удивился: школа у нас не то чтобы плохая, но и как во всех районных городских школах здесь почти не учат, предпочитая надиктовать материал и пустить на все четыре стороны.
- Я пришел учить таких как ты. Чтобы ты и твои одноклассники знали историю нашей страны. А ты чем занимаешься на уроках? – Сатаев взял мою книгу в руки и немного ее полистал, - Неужели тебе, Лерик, интересней читать вот это, чем слушать об исторических фактах, о жизни, о том, что было на самом деле?
- Я знаю историю, - самоуверенно сказал я, - просто она мне не нужна.
- История входит в обязательный курс практически на всех факультетах во всех Вузах, - тут же сказал историк, смотря на меня в упор.
Какие же у него все-таки глаза. Так бы и утопиться в этом серебре.
- Может я никуда и не собираюсь поступать, - протянул я, слегка покраснев от своих же мыслей, совсем не годных в данный момент, - Можно мне забрать книгу, Андрей Валентинович, а то я на следующий урок опоздаю.
- Почему же ты никуда не собираешься поступать?
Вот привязался! У меня сейчас тут сексуальная агония начнется, а он демагогию о Вузах разводит, ну никакой совести…
- А может завтра на нас метеорит рухнет? – Я злился сам не зная на кого: то ли на него, с его непробиваемым спокойствием, то ли на себя, со своими глупыми мыслями и желаниями.
- Все может быть, но все же о будущем думать надо.
У меня нет этого будущего… Но в слух я сказал абсолютно другое:
- Можно мне все-таки забрать мою книгу?
Книгу Сатаев мне конечно отдал, но именно с этого дня у нас начался период «холодной войны». Он называл меня никак иначе, чем господин Трофимов, всех же остальных давно называл по именам. Он стал постоянно меня спрашивать: не проходило урока, чтобы я хотя бы минут пять не постоял у доски.
Только гордость не позволяла мне пересесть с первой парты на камчатку.
Помимо этого, Сатаев придирался к каждой моей контрольной, докладам, ответам. Короче, всеми правдами и неправдами Андрей Валентинович пытался приобщить меня к своему предмету.
Но самое главное было то, что история мне даже начала нравиться, хотя я и не готов был это признать во всеуслышание, поэтому я все также продолжал ее не учить, и с каждым разом все больше и больше ненавидеть Сатаева.
Меня бесило в нем абсолютно все: его издевательская ухмылка маньяка-психопата, блеск глаз стального цвета, даже кошмарная манера медленно и аккуратно выводить оценки в журнале.
Я ненавидел его голос, взгляды. И искренне не понимал, почему никто кроме меня не понимает, что за красивой оболочкой скрывается дьявол порабощающий людские души. Хотя вряд ли моя душа может стать для него полезной, точнее ее остатки.
Правда была от Андрея Валентиновича одна единственная польза: один только вид Сатаева выводил меня из затяжной депрессии в коей я безвылазно пребывал вот уже несколько месяцев. Но урок истории проходил, угасала и моя злость, а чувство безразличия и полной апатии возвращались.
Чувство ненависти к Сатаеву заменялось ненавистью к себе, к своей жизни, в которой уже давно не видно ни одного просвета. И меня снова переставало касаться все вокруг, а я как и раньше лишь слепо лелеял свое призрачное благополучие.
Вполне нормальное состояние, если никто этого не замечает.
Проблемы начались внезапно… Ну… Если конечно можно назвать внезапностью – конец четверти. Предварительные оценки нам начинали объявлять за две недели, чтобы у желающих была возможность исправить свой балл, другим же это не давало ни на секунду расслабиться, чтобы вдруг все не испортить. Все предыдущие десять лет учебы я кровь из носа пытался зарабатывать только четверки и пятерки, так как даже за большое количество первых мне изрядно доставалось от матери. И проблема была даже не в том, что мать изобьет меня за очередную двойку, тройку или четверку, а в том, что она снова напьется, мотивируя это тем, что у нее стресс. Так происходило практически всегда, с тех пор как отец ушел от нас к своей длинноногой блондинке, которую после заменила брюнетка, затем снова блондинка… Стоило матери найти хоть малейший повод и все начиналось сначала, снова и снова. Неважно позвонит ли ей отец, или какая-нибудь «подруга» доложит ей, что мой отец завел себе очередную пассию. Повод был совершенно не важен, если процесс всегда один и тот же: пьянка и материны пьяные друзья, милиция, которую вызвали соседи, уставшие от криков и шума, заваленная пустыми бутылками и хламом квартира, и как итог сочувственные взгляд всего нашего района для меня. А еще из милиции в школу позвонят, на меня снова будут коситься как на неблагополучного ребенка с кучей проблем и отводить глаза, наталкиваясь на синяки и ссадины, учителя будут проводить задушевные беседы, но толку от них мне не было ровным счетом никакого.
Предпоследняя неделя перед концом четверти началась вполне неплохо: математичка с гордостью вывела мне пятерку по алгебре и четверку по геометрии, физик поспрашивал немного и вывел тоже четыре, взяв обещание, что за каникулы я немного подтяну материал. Никто из них даже не заикался о не очень качественных контрольных и на половину сделанных домашних заданиях, которые я спешно делал в библиотеке после уроков и на переменах между, прислонившись к стене в коридоре.
Но вот пришла среда, а вместе с ней и нелюбимый урок истории. Сатаев почти с самого начала стал проставлять четвертные оценки, громко озвучивая их на весь класс.
- Трофимов…
- Я…
- Вижу, что вы. Три придется ставить, господин Трофимов. Не тянете вы, - По классу прошелся шепоток: многие знали, что я удавиться готов за положительные оценки, и примерно столько же знали, зачем мне это надо.
Мои щеки залились румянцем и я стойко пытался не смотреть на объект своей нелюбви, кажется взаимной.
- Можно мне как-нибудь исправить? – бесцветным голосом спросил я, в голове уже прикидыва куда бы свалить из дома на каникулы.
- Думаю, что нет, господин Трофимов, - Сатаев, кажется, во всю наслаждался ситуацией. – Вы же у нас не избранный. Я ставлю каждому то, что он заслужил, а у вас очень много троек в текущих оценках… Тройка за промежуточную контрольную. Вот даже два есть за ответ… - я его почти не слышал. В моей голове звенело. Я почти до боли сжимал руки. В классе повисла гробовая тишина. Будь на месте меня кто-нибудь другой, одноклассники бы безусловно заступились за него, но меня в классе не особо любили, да и не нужна мне была их жалость и помощь.
- Ставьте, - если он хочет, чтобы я его умалял, то не дождется. Я никогда и ни о чем никого не просил, никогда ни от кого не ждал помощи.
Мать побьет? Плевать, не в первый раз. Главное, чтобы до меня ее собутыльники не добрались. Отец тупицей обзовет? И это не в первой: у него все придурки, козлы и тупицы, а сам он отмороженный идиот с манией величия. Соседи милицию вызовут? Да хоть омон! Толку от этого как с козла молока. А про все остальное все и так знают, учитывая, что загулы моей матери продолжаются не реже, чем два раза в месяц. Ее конечно снова уволят с работы, учитывая, что были уже сделали несколько предупреждений. И все снова начнется сначала: отец сделает вид, что я ему вроде как и не сын и свалит куда-нибудь со своей очередной шлюхой, а меня будут избивать на протяжении всех каникул в воспитательных целях.
Многие бы на моем месте давно бы уже научились драться, но даже, если я попытаюсь помахать кулаками – толку от этого не будет. Не с моими габаритами в боксеры идут. И веса, и роста во мне столько же сколько и в девчонке восьмикласснице. Маленький, щуплый, бледный – этот список можно продолжать до бесконечности.
Я снова посмотрел на историка: он уже закрыл журнал и теперь махал указкой, периодически тыкая ей в карту Советского Союза. Лежащий на столе журнал пестрил карандашными оценками, но я был полностью уверен, что, даже разбившись в лепешку, не изменю проклятую тройку честным путем, а нечестная же дорога чревата еще большими проблемами. Оставалось только с нетерпением ждал звонка с урока, чтобы наконец уйти из этого кабинета и не появляться здесь до завтра.
- Трофимов, задержитесь, - голос Сатаева настиг меня уже на выходе из кабинета. Я тяжело вздохнул.
- Не дрейфь, Лер, - Сашка Зиновьев стукнул меня по спине и с хохотом вылетел в коридор.
Мне же ничего не оставалось как понурив голову подойти к преподавательскому столу.
- Вы что-то хотели, Андрей Валентинович? – я хмуро уставился на историка, при этом стараясь смотреть на любую часть его тела, но только не в глаза.
- Тот же вопрос я хотел бы задать вам, Трофимов, - Сатаев скрестил руки на груди и выжидающе посмотрел на меня. – Что хочешь ты, Валера? Чего ты ждешь от жизни?
- Ничего не жду… Это бесполезное занятие – ждать чего-то, - Я никак не мог понять, что он хочет от меня.
- Совсем ничего не ждешь?
- Не жду и не хочу, - покачал я головой, снова начиная злиться.
- И тебе не нужна четверка по моему предмету?
- А вы поставите?
- Если заслужишь, - он усмехнулся, - Пока твоих знаний хватает только на тройку.
- Ну и поставьте мне эту тройку! – Я неосознанно оперся на стол, приближая к лицу Сатаева свое лицо, - Если я не заслужил ничего больше… Вам же это не важно…
У меня внутри все клокотало от противоречивых чувств, мне казалось, что я попал в какую-то ловушку и теперь бьюсь в бессмысленной попытке вырваться из нее. Мой мир сузился до размеров человека, что находился сейчас напротив меня.
- Я твой преподаватель. Твоя оценка – показатель моих преподавательских способностей. Я ответственен за нее.
- Я снимаю с вас эту ответственность, - я нашел в себе силы посмотреть в его глаза, чтобы утонуть в них, - Вы мне ставите тройку, наплевав на все, что вам скорее всего говорили другие учителя и мы благополучно расходимся на каникулы, - мои слова звучали слишком резко, но сейчас мне было все равно.
- Как у тебя все просто, - Сатаев подался немного вперед, - Обычно, когда дают шанс им нужно пользоваться.
- А я не хочу, - наши лица находились уже совсем близко друг к другу. Ни он, ни я, казалось, не замечали этого.
- Глупо, Трофимов.
- Возможно… Но это должно заботить только меня.
- Так ты не хочешь четверку? – Он меня достал!
- Хочу… Но вот только не знаю как ее заслужить? – слишком провокационный вопрос, но вряд ли мне еще есть, что терять.
- А что ты можешь делать?
Да все что вы захотите… Прикажете… Попросите…
- Много чего, - уклончиво произнес я, - Например вот это, - и я не раздумывая боле прижался своими губами к его губам, делая то, что мне уже давно хотелось до зубного скрежета.
Казалось, что прошла вечность, прежде чем Сатаев оттолкнул меня. Я отступил, мое дыхание сбилось и я жадно рыскал своим взглядом по его лицу пытаясь что найти. Хотя бы отвращение и брезгливость… Мне бы стало проще жить. Но ничего такого на лице Сатаева не было, все та же маска равнодушия, которая бесит меня на протяжение полутора месяцев.
Как говорится, сбылась мечта идиота: поцеловал свой идеал и нашел себе с этим кучу проблем.
- Мне все равно, что вы мне поставите, Андрей Валентинович, - хрипло сказал я, ставя жирную точку под своими мечтами об идеале и одновременно под нашим, таким дурацким, разговором, - простите, - я подхватил сумку и, со скоростью боевого снаряда, вылетел в коридор.
Я шел по улице, задумчиво пиная попадающиеся мне на пути мелкие камешки. Домой я не спешил: моя мать сегодня работала, но в квартире валялся очередной ее хахаль, которого я сквозь зубы называю дядя Олег. Появился он у нас недавно, вытеснив похожего на него как две капли воды дядю Колю. Который в свою очередь заменил собой дядю Вадима. Ну а сколько «ухажеров» было у матери до него, я уж и не вспомню. Все они были как на подбор: грубые, неотесанные алкоголики с расшатанной психикой. Все они видели в моей матери халявные деньги и выпивку. С последним «дядей» мне еще повезло: он все-таки не такой запойный как все предыдущие, но мне и этого хватает.
Все они постоянно пытались подогнать меня под свои рамки путем жесткого воспитания, поэтому я приспособился приходить домой только переночевать.
Раньше я после школы приходил к своему, теперь уже бывшему, парню Димке. Он был старше меня на пять лет и был нашим соседом сверху, а также помощником нашего районного участкового, который в свою очередь был частым гостем в нашей с матерью квартире.
Сначала между нами завязались приятельские отношения, которые плавно перетекли в более серьезные. Постепенно Димка стал любовью, как я тогда думал, всей моей жизни.
Наверное, я слишком много думал, прощая ему случайных любовниц, а иногда и любовников. Смело стоя планы на будущее, я не заметил как он отдалился.
Ударом для меня стали его слова: «Валера, я женюсь…». Мой и так хрупкий мир в этот момент рухнул как карточный домик под воздействием ветра, моя душа вздрогнула и рассыпалась. Осталось лишь тело: холодная оболочка и слишком ясное сознание.
Я не кричал и не рыдал, не стал ползать перед ним на коленях, умоляя и закатывая истерики, не заламывал руки и не спрашивал ничего.
Я просто сгреб кое-какие свои вещи в обычный полиэтиленовый пакет, и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Целую неделю я ходил как призрак, даже мать, видя мое состояние, молчала. Я спал и ел, ходил в школу и получал оценки, пока… Пока не встретил его в лифте, где он попытался со мной поговорить.
Дима просил меня о чем-то, говорил, что мы можем остаться друзьями. А я слушал… Слушал и плакал, в последний раз, растворяя в своих слезах боль, но не отчаяние.
После этой нелепой попытки примирения, я еле дошел до своей квартиры, а через десять минут понял, что резать себе вены – это совсем не трудно и даже почти не больно. Боль от предательства любимого человека бывает намного сильнее, страшнее.
Чувствовать как из твоего тела уходит жизнь совсем нестрашно. Намного страшнее – оказаться в вечном одиночестве.
Меня тогда спасла мать, которой срочно понадобилась ванна, и очередной мой отчим, который в приступе злобы вышиб дверь, устав ждать, когда я ее открою.
А дальше была больница, психиатры и другие медики, которые качали головами. Воющая мать, отец в бешенстве, который из-за меня не смог поехать с очередной своей шлюхой заграницу в отпуск.
Больница, врачи, сочувствующие взгляды, которые меня так бесят, порицающее качание головами. Все это слилось в единою линию – линию моей новой жизни. Иногда я ждал, что Дима придет и мы снова будем вместе, но проходили дни и я перестал надеяться.
Позже, когда меня наконец выпустили из больницы, удостоверившись, что новых суицидов я совершать не намерен, я узнал, что Димка женился и благополучно съехал со своей квартиры. К моему счастью встреч он со мной больше не искал и в нашем доме больше не появлялся, а вскоре в его квартиру заселились новые жильцы. Мои же проблемы на этом не закончились, а только начинались.
Мать, узнав, что я гей, ушла в большой загул, но для меня это уже не было чем-то страшным, ведь я больше не чувствовал. Ни счастья, ни страха, ни боли, а лишь всепоглощающее одиночество.
Окружающий мир перестал для меня существовать, я лишь устало и обреченно воспринимал все новые и новые удары судьбы. Пока не появился он – чертов Сатаев! От одного имени я прихожу в бешенство и только это имя проклинаю.
- Дернул же меня черт, поцеловать его, - с тяжелым вздохом я опустился на скамейку на детской площадке.
Холодный осенний ветер пробирал до мозга костей, задувая под не очень теплую куртку. Немного подумал – натянул шапку и достал сигареты. Курить я начал давно… То ли после третьей, то ли после четвертой измены Димки.
Поначалу я боялся гнева матери и тайком выкуривал сигарету забиваясь в угол балкона. Ну а после мне стало все равно: знает, не знает – какая разница, если от этого она не станет лучше, если от этого в нашем доме не поселится мир? Что измениться, если к ее обычному лексикону в адрес меня прибавится еще пару «сапожных» выражений?
Мои мысли снова вернулись к Сатаеву. В данный момент меня волновал его возраст.
Выглядел Андрей Валентинович совсем молодо – лет на двадцать пять. А может он просто хорошо сохранился?
На улице совсем похолодало, заморосил дождь. Редкие прохожие тоскливо вглядывались в небо и спешили в свои теплые квартиры.
А мне спешить было некуда… Нужно было подождать, пока в квартире не погаснет свет, что должно было означать, что моя мать и очередной отчим вырубились, либо упившись в конец, либо подравшись.
Я даже не подозревал, что буду делать зимой, когда температура на улицах перевалит за минус десять.
Нужно было все-таки остаться в школе. Охранник Сергей Витальевич уже давно привык, что я тихо сижу на скамейке в холе, пытаясь делать домашку, положив тетрадку на коленки. Иногда он даже пускает меня за свой стол, чтобы я не мучился. И почти всегда поил горячим чаем с крекерами. Так я перекантовывался до часов восьми вечера. Ровно в восемь происходила смена охраны и я уходил… К Димке… Я часто оставался у него на ночь, особенно когда он дежурил ночью или не шлялся черти где, нелепо оправдываясь следующим утром.
Дождь пошел еще сильнее. Я вздрогнул как мокрый воробей и поспешил встать. Когда идешь – намокаешь еще быстрее, но, по крайней мере, хоть немного согреваешься.
Я не заметил как дошел до школы, обходя ее по периметру забора… Такого высокого черного забора, на который не заберешься и не перелезешь.
Темнота медленно надвигалась на наш район, в окнах зажигался свет.
Наверное, я очень сильно задумался, раз не услышал звук работающего двигателя.
Наверное, у меня случилось помутнение сознания, раз я не заметил света фар.
Наверное, я и правда шел зигзагами, раз послышался визг тормозов и я почувствовал толчок в спину, который и отправил меня катапультой в ближайшую лужу.
Наверное, я все-таки сильно ударился головой об асфальт, раз не смог вспомнить как оказался в теплой уютной машине, явно не дешевого производства.
Наверное, я все-таки сошел с ума, раз не мог произнести ни слова и лишь глупо пялился на него… Сатаева Андрея Валентиновича, человека, который возбуждает меня одним своим видом, одновременно доводя до бешенства.
- Трофимов! Ты с ума сошел! Жить надоело?! – кричал он, одновременно стаскивая с меня насквозь промокшую куртку, - Бог мой, ты холодный как ледышка!
Я не ледышка… Хотелось сказать мне, но сил не было. Я лишь мог смотреть, чувствуя его горячие, почти огненные, ладони, которые растирали мои руки. Жар, от работающей на всю катушку печки, проникал вместе с воздухом в мои легкие.
- Ты все это время был на улице?! – Сатаев пытался закутать меня в свою куртку.
Я вяло отбивался, разморенный теплом.
- У тебя, кажется, температура, - его рука ощупала мне лоб, - Где ты живешь? Тебе нужно лечь в кровать… Твои родители, наверное, волнуются.
- Вряд ли, - просипел я и тут же закашлялся.
Я попытался скинуть с себя его куртку.
- Выпустите меня, - сонно попросил я, краем сознания понимая, что машина тронулась с места.
- Где?
- Вот прямо здесь.
- Где ты живешь?
- Какая разница? – я искренне не понимал зачем он задает столько вопросов. А еще у меня напрочь из головы вылетело отчество Сатаева, вот как будто только что помнил и резко забыл. – Можно я выйду? – Но он продолжал гнать машину по дороге, - Куда мы едем? Выпустите меня из машины! – Я попробовал нащупать ручку двери, но мои руки дрожали, а перед глазами все плыло.
Кажется, у меня и правда была температура. Видно не стоило столько мокнуть под ледяным дождем.
- Не кричи, Трофимов. А то голос окончательно пропадет, - спокойно сказал Сатаев, не отвлекаясь от дороги, Раз ты не хочешь говорить, где ты живешь, а в школе уже никого нет, кроме охранника, и никто не сможет заглянуть в журнал, то придется везти тебя к себе.
- Не надо… зачем вам это?
- Я твой учитель, более того классный руководитель и не могу закрыть глаза на то, что мой ученик шастает поздним вечером по темным улицам с высокой температурой.
Машина свернула с основной дороги и заехала во дворы.
Я мутным взглядом смотрел из окна машины на незнакомые, освещенные фонарями улицы, не узнавая района. Только сейчас до меня стало доходить, что Сатаев действительно привез меня к себе.
Меня пробрал озноб, а лоб покрылся холодной испариной.
Вдруг машина резко остановилась и Сатаев заглушил двигатель.
- Так, одевай мою куртку и на выход.
- Может не надо? – снова начал я, - Я скажу вам, где живу.
- Ну уж нет. Стоя рядом с домом, я уже никуда не поеду. Так что давай закутывайся и пойдем. – он, ловкими движениями, завернул меня в свою куртку и распахнул дверь, подталкивая меня наружу.
Я растерянно вылез из машины и захлопнул дверь. Щелчок замков и звук включенной сигнализации.
- Так, пошли, - рука Сатаева легла мне на плечо и он почти потащил меня к подъезду.
- Андрей Валентинович, добрый вечер, - я абсолютно не удивился тому, что в этом доме сидит консьержка, - А это?
- Это ко мне, Ксения Михайловна, - Сатаев с улыбкой в тридцать два зуба запихал меня в лифт.
- А…
- Молчи, - двери лифта захлопнулись и где-то там на первом этаже осталась недоуменная Ксения Михайловна, которая уже просчитывала какая сплетня может получиться.
- Андрей Валентинович?
- Что, Трофимов?
- А ваша семья не будет против? – я поднял голову и заглянул мужчине в глаза.
- Моя семья не будет против, Трофимов, потому что я живу один. Выходи давай.
Через несколько минут мы оказались в квартире. Я, продолжая смущаться, приткнулся в уголке широкой прихожей и постарался стать невидимым. Но не тут то было… Не давай вставить ни слова, Сатаев быстро помог мне снять верхнюю одежду и запихнул в ванную. Там он попытался раздеть меня окончательно, и у него бы это получилось, если бы я снова не вспомнил кто он такой…
Но голым он меня все-таки, кажется увидел, когда в полуобморочном состоянии вытаскивал из воды и закутывал в длинный, до пола, халат, который, даже будучи в подвязанном на поясе состоянии, сползал с меня.
Дальше меня на буксире доставили в комнату с огромной двуспальной кроватью, глядя на которую, в моем воспаленном температурой сознании стали появляться непристойные картинки с моим участием. Сатаев сунул мне градусник и в довершении всего закутал в пуховое одеяло, подоткнув края, чтобы нигде не продувало.
Я за всем этим наблюдал как бы со стороны, абсолютно не принимая участия.
Мне одновременно хотелось завыть и никогда больше не просыпаться от этого прекрасного сна. Так обо мне еще ни разу в жизни не заботились: не мерили температура, не поили молоком с медом с ложечки.
- Трофимов, нужно твоим родителям позвонить. Скажи свой домашний номер, - Андрей Валентинович влил мне в горло еще одну порцию сладкого молока. – Они волноваться будут.
- Не будут, я потряс головой для убедительности и тут же застонал от боли, - Даже, если моя мать вспомнит случайно о моем существовании, то только затем, чтобы проклясть, - Кажется полуобморочное состояние очень хорошо развязывает мне язык, будь он неладен.
- А отец?
- Он с нами не живет, - я отвел глаза, - Я сейчас уйду, - в горле у меня встал ком, - Метро еще работает… Я доеду… - я попытался встать, скинув с себя одеяло, - Извините… Я… - перед глазами все пошло кругом и я стал заваливаться на бок, но крепкие большие руки поймали меня и уложили обратно.
- Малолетний идиот.
- Но…
- Ни слова больше. Не хватало, чтобы ты еще и осложнения получил, - Меня снова накрыли одеялом, - И часто ты так по улицам гуляешь? – как бы невзначай поинтересовался мужчина.
- Нет… обычно я в школе сижу, но сегодня… - я вздохнул не желая продолжать, - Мне жаль, что… Что я… Что из-за меня… Я не хотел кидаться под колеса вашей машины, - выпалил я, - то есть я вообще не хотел оказаться под колесами.
- Я понял это.
Я сонно моргнул.
- Спасибо вам, Андрей Валентинович. Мне действительно некуда было сегодня пойти…
- Спи, Лерик.
На следующий день была суббота. Я пробыл у Сатаева до вечера. Температура у меня не спадала, и я, иногда, даже впадал в беспамятство. Андрей Валентинович все-таки узнал где-то номер моего домашнего телефона, но, кажется, наткнулся на моего очередного пьяного отчима.
К вечеру я уже сам попросил Сатаева отвезти меня домой, потому что даже в таком состоянии не мог пользоваться его гостеприимством. Поначалу он отнекивался, но потом, видно видя мой отчаянный взгляд, согласился.
Не смотря на все просьбы и мольбы с моей стороны, я был доставлен прямо к дверям своей «родной» квартиры.
Я сделал еще одну попытку распрощаться с Сатаевым, но он вознамерился поговорить с моей матерью.
- Не надо, прошу вас, Андрей Валентинович, - попросил я слабым голосом, надеясь разбудить в нем хотя бы чуточку жалости. Я понимал, что ни к чему хорошему не приведет его встреча с моей матерью, а мне сейчас так нужно было лечь, - Прошу.
- Прекрати, Трофимов, - Сатаев приобнял меня за плечи и отобрал ключи, быстро отпирая дверь.
Время было еще не позднее, поэтому я даже не надеялся, что моя мать спит. Но на деле оказалось все еще хуже… Она была безбожно пьяна.
- Явился! – ее громкий голос резанул мой слух, - Ты где шляешься, тварь?! – Сатаева она, кажется не заметила, ну или просто решила сначала разобраться со мной. Она схватила меня за руку и резко дернула.
- Мама, - сил сказать что-то еще у меня просто не было. Я со страхом наблюдал за ее приближающейся руку и ждал удара.
Секунда… Две… Три… Четыре. Удара не последовало, а рука моей матери была перехвачена в нескольких сантиметрах от моего лица.
- Прекратите, - голос Сатаева разрезал наступившую тишину.
- Кто вы такой?!
- Не важно! Валера, ты как?
- Кто вы?! Олег! – но, кажется, дядя Олег был мертвецки пьян, потому что из комнаты напротив донеслось лишь какое-то неясное бормотание и храп, похожий на звуки, которые издает свинья. – Ты себе нового хахаля завел?! – моя мать зло посмотрела на меня. Я сжался под ее взглядом, мои щеки опалило жаром, а все внутренности, казалось, перекрутились в тугой узел.
Все… Теперь он уйдет, узнав, что я гей. Я собрал последние силы и поднял голову, встретившись со взглядом Сатаева и приготовившись увидеть отвращение, но на лице мужчины не дрогнул ни один мускул.
- Подставляешь свою задницу всем кому не лень! – продолжала бушевать моя мать, - Кому сказать: мой сын шлюха и проститутка!
- Мама…, - больно, очень больно слышать это от нее раз за разом.
- Для этого ли я тебя рожала?! Знала бы, удавила сразу же как только ты заорал! Ненавижу!
- Мама, прошу, - мне хотелось умереть. Я очень часто слышал от нее эти слова за последнее время, но она никогда ни перед кем не обзывала меня, даже когда была пьяна. Все это оставалось между нами.
- Что, стыдно? Сколько их у тебя было?! Молчишь?!
- Уйдите, Андрей Валентинович, пожалуйста, - тихо попросил я, сползая по стене.
- Валера. – кажется Сатаев пытался то-то решить. – Где твоя комната? Иди быстро собери необходимые тебе вещи на первое время, а я пока поговорю с твоей матушкой, - и, схватив мою мать под локоть, он потащил ее в сторону кухни. Я сидел на полу разинув рот, чувствуя как в висках стучит кровь, а в голове растет пустота.
Я не слышал о чем они там говорили, но из кухни Андрей Валентинович вышел один и сурово посмотрел на меня.
- Ты еще не собрался? Что ж я тогда сам соберу твои вещи, только не жалуйся потом.
Потом?
Я ничего не понимал, но встать и пойти за Сатаевым тоже не мог.
Мои вещи он собрал в рекордные сроки и запихнул в найденный в комнате старый рюкзак.
- Пошли, - я был поднят с пола.
- Куда?
- Держи, - вместо ответа сказал мужчина и сунул мне в руки стоп моих учебников и тетрадок, - Ко мне.
- Но…
- Пошли, Трофимов.
Уже оказавшись в машине, я осторожно спросил:
- Вы убили ее?
- Хорошего же ты обо мне мнения, - наигранно возмутился он, а затем весело улыбнулся мне. Я, честно, и не думал, что он так может. – Подреми немного, пока мы едем, а то на тебе лица нет.
- Зачем вам…
- Ты задаешь много глупых, похожих вопросов, Трофимов.
- И я вам не противен? – его брови взметнулись вверх, а губы сложились в усмешку.
- А должно? То, что ты гей, я уже понял давно. А вчера, даже получил подтверждение.
Я зарделся, вспомнив про поцелуй. Оказывается это было только вчера…
- Простите.
- Незачем все время извиняться – это раздражает.
- Про… В смысле, я не хотел. – я нервно заерзал на сидении.
- Так уж и не хотел? – Сатаев снова усмехнулся, - Ладно. Скажи лучше, твой отец тоже пьет?
- Нет.
- Уже лучше. В школе знают про обстановку в твоей семье?
- Да… Но вы первый, кому до этого есть хоть какое-то дело. Все остальные предпочитают закрывать глаза.
- Вполне нормальное поведение общества. Мы приехали.
- Что теперь со мной будет? – я разглядывал свои руки, не в силах посмотреть на него.
- Поживешь пару дней у меня. Я подключу директора и мы переговорим с твоим отцом. Ты уже почти совершеннолетний, поэтому, я думаю, особых проблем не будет.
Еще вчера, я даже не подозревал, что моя жизнь так резко изменится. И именно с этой мыслью я вышел из машины.
Квартира Сатаева была однокомнатной, поэтому я не удивился., когда проснулся и обнаружил мужчина на второй половине кровати..
Я тихонько встал с постели и отправился в кухню. У меня все еще была небольшая слабость, но в целом, я чувствовал себя довольно сносно. Чтобы хоть чем-то заняться, я стал готовить завтрак и почти уже закончил, когда в кухню вошел сонный Сатаев.
- Ум-м, Трофимов, от тебя оказывается есть польза.
- Доброе утро, Андрей Валентинович, - смутившись, поприветствовал я, - Чай? Кофе?
Неплохо бы было в этот момент провалиться куда-нибудь, чтобы не чувствовать себя полным идиотом.
- Давай кофе, - Сатаев сел за стол и внимательно посмотрел на меня.
Я еще больше смутился и поставил перед ним чашку со свежесваренным кофе и тарелку с просто ненормально пушистым омлетом.
- А тебе лучше выпить горячего чаю, - сказал Сатаев и, схватив меня за руку, притянул ближе к себе, чтобы ощупать лоб, - Небольшая температура все же есть.
Мы неспешно позавтракали в полном молчании, а затем меня отправили в кровать под предлогом того, что мне необходим постельный режим. Сам же Сатаев завис на телефоне в кухне.
Я даже был рад, что он оставил меня в одиночестве: мне нужно было подумать о всей ситуации в целом.
Я был почти уверен, что отец и слышать не захочет про то, чтобы я жил у него, а другой родни в Москве у меня просто не было. Правда в Казахстане живет моя двоюродная тетя, но она меня даже ни разу не видела.
Через два-три дня я надоем Сатаеву и он выставит меня за дверь, и я в любом случае сдохну. Так сказать попрыгал немного и все финиш.
- Твоего отца нет в городе. Он уехал в командировку в Варшаву. А по телефону отвечает какая-то жуткая истеричка.
- Катька, - усмехнулся я, - Он ее с собой не взял, вот она и злится.
- Ты ее знаешь?
- Мы с ней не ладим. Я им с отцом отпуск в Испании сорвал, - я нервно подергал рукава свое кофты, вспоминая по какой причине мой отец не смог улететь., - Что мне теперь делать?
- Будем ждать, когда он вернется, что же еще…. Предупреждая твой вопрос отвечу: ты мне не помешаешь.
Наверное, мне стоило сказать «нет», уехать к матери, вытерпеть все ее слова, которыми она бы меня наградила, стерпеть побои. Но я всегда был слабым, слабее, чем хотелось бы.
Мне нравился Сатаев, нравилась его квартира, я чувствовал спокойствие и умиротворение. Вот бы еще знать, чем все это обернется для меня, но это был так… незначительный минус.
Gatanio, как и обещала)))
@темы: Нельзя запретить любить, Ориджинал, Творчество
-
-
10.07.2009 в 20:07-
-
11.07.2009 в 01:01squirrel1289, спасибо большое.
-
-
11.07.2009 в 01:56-
-
11.07.2009 в 13:10-
-
11.07.2009 в 23:53-
-
15.10.2009 в 15:03-
-
11.05.2010 в 18:49